Игра в классики - Страница 25

— Ну так оставайся.

— А ты. понимаешь, по каким причинам я отказываюсь от этого геройского поступка и чего мне это стоит?

— Ну конечно.

— Ну-ка объясни, почему я не ухожу.

— Ты не уходишь, потому что довольно буржуазен и думаешь о том, что скажут Рональд, Бэпс и остальные друзья.

— Совершенно верно. Хорошо, что ты понимаешь: ты сама тут совершенно ни при чем. Я не останусь из-за солидарности, не останусь из жалости или потому, что надо давать соску Рокамадуру. Или потому, что нас с тобой якобы что-то еще связывает.

— Иногда ты бываешь такой смешной, — сказала Мага.

— Разумеется, — сказал Оливейра. — Боб Хоуп по сравнению со мной ничто.

— Когда говоришь, что нас с тобой ничего не связывает, ты так складываешь губы…

— Вот так?

— Ну да, потрясающе.

Им пришлось хватать пеленки и обеими руками зажимать ими рот — так они хохотали, просто ужас, того гляди, Рокамадур проснется. И хотя Оливейра, закусив тряпку и хохоча до слез, как мог, удерживал Магу, она все-таки сползла с кресла, передние ножки которого были короче задних, хочешь не хочешь — сползешь, и запуталась в ногах у Оливейры, который хохотал до икоты, так, что в конце концов пеленка выскочила у него изо рта.

— Ну-ка покажи еще раз, как я складываю губы, когда говорю такое, — умолял Оливейра.

— Вот так, — сказала Мага; и они опять скорчились от хохота, а Оливейра согнулся и схватился за живот, и Мага над самым своим лицом увидела лицо Олнвейры, он смотрел на нее блестящими от слез глазами. Они так и поцеловались: она подняв голову кверху, а он — вниз головой, и волосы свисали, точно бахрома, а когда они целовались, зубы касались губ другого, потому что рты их не узнавали друг друга, это целовались совсем другие рты, целовались, отыскивая друг друга руками в адской путанице волос и травы, вывалившейся из опрокинутого кувшинчика, и жидкость струйкой стекала со стола на юбку Маги.

— Расскажи, какой Осип в постели, — прошептал Оливейра, прижимаясь губами к губам Маги. — Не могу так больше, кровь к голове приливает ужасно.

— Очень хороший, — сказала Мага, чуть прикусывая ему губу. — Гораздо лучше тебя.

— Послушай, ну и грязи от этого мате. Пойду-ка я прогуляюсь по улице.

— Не хочешь, чтобы я рассказала про Осипа? — спросила Мага. — На глиглико, на птичьем языке.

— Надоел мне этот глиглико. Тебе не хватает воображения, ты все время повторяешься. Одни и те же слова. Кроме того, на глиглико нельзя сказать «что касается».

— Глиглико придумала я, — обиженно сказала Мага. — А ты выдумаешь какое-нибудь словечко и воображаешь, но это не настоящий глиглико.

— Ну так вернемся к Осипу…

— Перестань валять дурака, Орасио, говорю тебе, не спала я с ним. Или я должна поклясться великой клятвой сиу?

— Не надо, кажется, я в конце концов поверю тебе и так.

— И потом, — сказала Мага, — сдается мне, я все-таки стану спать с Осипом, потому только, что ты этого хотел.

— А тебе и вправду этот тип может понравиться?

— Нет. Просто за все в жизни надо платить. От тебя мне не надо ни гроша, а с Осипом я не могу так — у него брать, а ему оставлять несбыточные мечты.

— Ну конечно, — сказал Оливейра. — Ты — добрая самаритянка. И пройти мимо плачущего солдатика в парке — тоже не могла.

— Не могла, Орасио. Видишь, какие мы разные.

— Да, милосердие не относится к числу моих достоинств. Я бы тоже мог где-нибудь плакать, и тогда ты…

— Никогда не видела тебя плачущим, — сказала Мага. — Плакать для тебя — излишняя роскошь.

— Нет, как-то раз я плакал.

— От злости, не иначе. Ты не умеешь плакать, Орасио, это одна из вещей, которых ты не умеешь.

Оливейра притянул к себе Магу и посадил на колени. И подумал, что, наверное, запах Маги, запах ее затылка привел его в такую грусть. Тот самый запах, который прежде… «Искать через посредство, — смутно подумалось ему. — Если я чего-нибудь и не умею, то как раз этого, и еще — плакать и жалеть себя».

— Мы никогда не любили друг друга, — сказал он, целуя ее волосы.

— За меня не говори, — сказала Мага, закрывая глаза. — Ты не можешь знать, люблю я тебя или нет. Даже этого не можешь знать.

— Считаешь, я настолько слеп?

— Наоборот, тебе бы на пользу быть чуточку слепым.

— Да, конечно, осязание вместо понимания, поскольку инстинкт идет дальше разума. Магический путь в потемки души.

— Очень бы на пользу, — упрямилась Мага, как она делала всякий раз, когда не понимала, о чем речь, но не хотела в этом признаться.

— Знаешь, и без этого я прекрасно понимаю: мы должны пойти каждый своей дорогой. Я думаю, мне необходимо быть одному, Лусиа; по правде говоря, я еще не знаю, что буду делать. К вам с Рокамадуром, который, по-моему, просыпается, я отношусь несправедливо плохо и не хочу, чтобы так продолжалось.

— О нас с Рокамадуром не надо беспокоиться.

— Я не беспокоюсь, но в этой комнате мы трое без конца путаемся друг у друга под ногами, это неудобно и неэстетично. Я не слеп, как тебе хочется, моя дорогая, а потому зрительный нерв позволяет мне видеть, что ты прекрасно справишься и без меня. Признаюсь: ни одна из моих подруг покуда еще не кончала самоубийством, хотя это признание смертельно ранит мою гордость.

— Да, Орасио.

— Итак, если мне удастся мобилизовать весь свой героизм и проявить его сегодня вечером или завтра утром, у вас тут ничего страшного не случится.

— Ничего, — сказала Мага.

— Ты отвезешь ребенка обратно к мадам Ирэн, а сама вернешься сюда и будешь жить преспокойно.

— Вот именно.

— Будешь часто ходить в кино и, как прежде, читать романы, с риском для жизни станешь прогуливаться по самым злачным, самым неподходящим кварталам в самые неподходящие часы.