Игра в классики - Страница 55

— Временный. Здесь довольно холодно, да еще старик с верхнего этажа. Сегодня утром стучал пять минут неизвестно почему.

— По инерции. Все на свете продолжается немного дольше, чем должно бы. Вот я, к примеру, зачем-то лезу сюда по лестнице, достаю ключ, открываю… Воздух у тебя спертый.

— Жуткий холод, — сказал Грегоровиус. — Пришлось двое суток после окуривания не закрывать окно.

— И ты все это время был здесь? Caritas []. Ну и тип.

— Не из-за этого, просто боялся, как бы кто-нибудь из жильцов не воспользовался случаем, не забрался в комнату и не окопался тут. Лусиа мне говорила как-то, что хозяйка — старая, выжившая из ума женщина и некоторые квартиранты не платят ей уже по многу лет. В Будапеште я занимался гражданским кодексом, а такие вещи застревают в голове.

— Словом, ты неплохо устроился. Chapeau, mon vieux []. Надеюсь, траву мою на помойку не выбросил.

— О нет, она в тумбочке, вместе с чулками. Теперь тут много свободного места.

— Похоже на то, — сказал Оливейра. — На Магу, видно, приступ чистоплотности напал — ни пластинок не видно, ни книг. Ведь теперь-то, наверное…

— Все увезли, — сказал Грегоровиус.

Оливейра открыл тумбочку, достал траву и сосуд для приготовления мате. Он прихлебывал не спеша и глядел ло сторонам. В голове вертелось танго «Ночь моя грустна». Он посчитал на пальцах. Четверг, пятница, суббота. Нет. Понедельник, вторник, среда. Нет, вторник — вечер, Берт Трепа, «ты меня любила, // как не любила никогда», среда — редкостная пьянка, NB: никогда не мешать водку с красным вином, «и, ранив душу, меня забыла // ты точно жало мне в грудь вонзила»; четверг, пятница — Рональд с машиной, взятой у кого-то, поездка к Ги-Моно, как бы возвращение брошенной перчатки, литры и литры зеленой блевотины и наконец — вне опасности, «как я любил тебя, ты знала, // какую радость ты мне давала, // надежда жизни, мента моя», в субботу — где же в субботу, где? Где-то по соседству с Мэрли-ле-Руа, в общем, пять дней, нет, шесть, словом, почти неделя, какая холодина в комнате, несмотря на печку. Ну и Осип, не человек, а лягушка, просто король удобств.

— Значит, она ушла, — сказал Оливейра, устраиваясь в кресле так, чтобы мате был под рукой.

Грегоровиус кивнул. На коленях у него лежала раскрытая книга, и, похоже, он собирался (вежливо, он человек воспитанный) продолжить чтение.

— И оставила тебе комнату.

— Она знала, что я сейчас в стесненном положении, — сказал Грегоровиус. — Двоюродная бабушка перестала высылать мне деньги, — по-видимому, скончалась. Мисс Бабингтон хранит молчание, однако, если принять во внимание ситуацию на Кипре… Само собой, на Мальте всегда сказывается: цензура и тому подобное. Лусиа предложила мне переехать сюда после того, как ты сообщил, что уходишь. Я не знал, соглашаться или нет, но она настояла.

— И сама с отъездом не мешкала.

— Но этот разговор был еще раньше.

— До окуривания?

— Совершенно верно.

— Ну, Осип, ты выиграл в лотерею.

— Это очень печально, — сказал Грегоровиус. — Все могло быть совсем иначе.

— Не жалуйся, старик. Комната четыре на три с половиной за пять тысяч франков в месяц, да еще с водопроводом…

— Мне бы хотелось, — сказал Грегоровиус, — чтобы между нами была полная ясность. Эта комната…

— Она не моя, спи спокойно. А Мага уехала.

— Во всяком случае…

— Куда?

— Она говорила о Монтевидео.

— У нее нет денег на это.

— И о Перудже.

— Ты хочешь сказать: о Лукке. С тех пор как она прочла «Спаркенброк», она просто с ума сходит по всему этому. Скажи мне просто и ясно, где она.

— Понятия не имею, Орасио. В пятницу набила чемодан книгами и одеждой, увязала гору пакетов, а потом пришли два негра и унесли все. Сказала, что я могу оставаться тут, и так все время плакала, что еле говорить могла.

— Мне хочется набить тебе морду, — сказал Оливейра, посасывая мате.

— В чем я виноват?

— Дело не в том, что виноват, че. Ты вроде героев Достоевского — и отвратителен и симпатичен в одно и то же время, ты — эдакий метафизический жополиз. Когда ты вот так улыбаешься, я понимаю: это непоправимо.

— О, я все это слишком хорошо знаю, — сказал Грегоровиус. — Механизм challenge and response [] — это для буржуазии. Ты такой же, как и я, а потому бить меня не будешь. И не смотри так, я ничего о Лусии не знаю. Один из тех двух негров — завсегдатай кафе на улице Бонапарт, я его там видел. Может, он что-то скажет. Но зачем ты теперь ее ищешь?

— Объясни-ка мне свое «теперь».

Грегоровиус пожал плечами.

— Бдение прошло вполне прилично, — сказал он. — Особенно потом, после того, как нас всех перестали таскать в полицию. В глазах людей твое отсутствие выглядело странным и вызвало противоречивые толки. Клуб защищал тебя, но вот соседи и старик сверху…

— Только не говори мне, будто старик был на бдении.

— Собственно, бдением это нельзя назвать; нам позволили побыть возле тела до полудня, а потом пришли из государственного похоронного бюро, должен сказать, работают они быстро и четко.

— Представляю себе картину, — сказал Оливейра. — Однако же это не причина, чтобы Мага, ни слова не сказав съехала с квартиры.

— Она все время думала, что ты — с Полой.

— Ça alors [], — сказал Оливейра.

— Ничего не поделаешь, людям свойственно думать. По твоей милости мы перешли с тобой на «ты», и мне теперь гораздо труднее сказать тебе некоторые вещи. Как ни странно. Может, потому, что наше «ты» фальшивое. Но ты сам начал тогда ночью?

— Почему не называть на «ты» человека, который спит с твоей женщиной?

— Я устал повторять, что это не так, а значит, никаких оснований нет нам быть с тобой на «ты». Вот если бы, к примеру, мы узнали, что Мага утопилась, я бы мог понять, что в порыве горя, когда тебя утешали бы и обнимали бы… Но ведь это не так, во всяком случае, не похоже.